Стереотипы…
Оторванность современного жителя крупного мегаполиса от дикой природы очевидна. Ну да, вчера шел дождь, а сегодня тепло и светит солнце — меняется толщина и материалы одежды. И все. Мясо — это такая субстанция, упакованная в пластик. А ту же картошку можно купить уже чищенной. Ну ведь так? Откуда что берется на прилавке — задумываться необязательно. Или, например, электричество — просто как данность из розетки.
Да что там говорить! Само существование курсов по выживанию в дикой природе — это уже звоночек о том, как много люди успели забыть за последние несколько тысяч лет! Охотники на мамонтов животы бы надорвали со смеху: «Цивилизованные, говоришь?!». Тем не менее товары для времяпрепровождения на лоне природы продолжают пользоваться стабильным спросом. И это несмотря на то, что большей части граждан покидать населенный пункт с целью обеспечить свою семью жизненно важными ресурсами уже нет необходимости. Сейчас мы выходим в дикую природу за отдыхом — что, согласитесь, часто не менее важно для состояния той же нервной системы. Кому-то достаточно просто пикника, кому-то подавай рыбалку, а кому-то и охотничья вылазка необходима. Каждый, согласно Конституции, имеет право на свой способ рекреации, не запрещенный законом.
Однако хочу отметить такой психологический парадокс. При как минимум настороженном, а чаще — резко негативном отношении к охоте в нашем обществе сложилось довольно-таки положительное отношение к рыбной ловле как виду отдыха. Например, тот же 100-килограммовый мертвый сом вызывает обычно только лишь восторженные комментарии, но в то же время добытый добрый рогачик косули — натуральную девичью истерику, где вопли «Убийца!» обычно являются самыми цензурными из эпитетов, которыми награждается удачливый стрелок. И ведь подобные вопли часто можно услышать даже от внешне брутальных бородатых стейкоедов. Почему так — возможно, рыбе не бывает больно и страшно? Так нет — и больно, и страшно. Рыбы, наверное, количественно больше? Что ж, смею заявить, что косуль у нас в стране однозначно больше, чем центнерных сомов. А еще, с научной точки зрения, изъятие из популяции данной особи для благополучия вида — вообще несравнимо. В пользу крупной рыбы. Вот и получается, что трофейная рыбалка вредит экосистеме гораздо больше, чем трофейная охота, при которой изымаются только матерые самцы, выходящие из репродуктивного возраста.
Для восстановления численности дичи не нужны десятки лет, необходимые для возобновления леса
Так в чем же дело? Почему в нашем отношении ко всему живому, окружающему нас, еще так много иррационального? На мой взгляд, все довольно просто. Ведь, если задуматься, мы с детства, благодаря популярной культуре, напичкиваемся массой, мягко говоря, неверных стереотипов об окружающем мире. Сказки, книжки, мультики, «развивающие» игры — вплоть до школьных программ — делают свое «черное дело». Весь этот бред — типа собачек с косточкой, котиков с рыбкой, ежиков с яблочком, — все это уже сидит в подкорке задолго до пубертата. Вот и имеем: рыба холодная, и ее не должно быть жалко, а условный «Бэмби» — няша, его непременно нужно кормить печенькой и чесать за ушком. Вот и получается, что отношение к охоте, как достойному мужчины занятию, развивающему ответственное отношение к биологическим ресурсам, — остается «за скобками» позитивного стереотипа, воспитанного массовой культурой.
Про кровь
Да, досуг охотника подразумевает на каком-то этапе лишение жизни зверей и птиц. С этим спорить глупо. И мы, охотники, делаем все для того, чтобы этот процесс стал максимально продуктивным — то есть наименее затратным по времени и килокалориям. Но при этом сами же накладываем на себя ограничения, чтобы не потерять интерес к самому процессу охоты, когда самоуважение во многом определяется не количеством мяса в мешке, а испытаниями, предшествовавшими ему. Для того и беготня в спортзале — не для минус полкило к тушке офисной формы жизни, а чтобы успевать за проводником на горной охоте. Для того же и многие часы обучения собаки — в ущерб основной работе, жене и детям! — которые возвращаются прекрасной работой четвероногой умницы, и тебе остается только не промазать; но ведь и ты не подведешь — зря, что ли, столько времени и патронов истрачено на стрелковом стенде!
Вот и получается, что «пришел, увидел, застрелил» — это в умах тех, кто об охоте не знает ничего. Никто же не спорит, что с ростом охотничьего мастерства как бы само собой получается, что на добычу трофея тратится меньше времени и сил. Но что стоит за этой кажущейся легкостью? А я отвечу. Длительные блуждания по угодьям «наудачу», потом — после осознания тупиковости этого пути, — длительные поиски и чтение «правильной» литературы. Затем — не менее, а то и более продолжительные попытки реализовать прочитанное на практике. Наблюдать. Да, сидеть часами без ружья, но с биноклем — и смотреть. И запоминать, а лучше — записывать увиденное. Нужно уметь анализировать информацию, обращать внимание на погоду — чтобы в итоге понимать, на что рассчитывать в следующий раз.
Да, весь бизнес предоставления охотничьих услуг сводится к тому, чтобы «человек с ружьем», заплатив деньги, не перетруждал себя, вкусно ел и сладко спал, а в нужный момент произвел достаточно точный выстрел — и в следующий раз опять приехал в это же охотхозяйство, и уже не сам, а вместе со своими друзьями, которым он его порекомендовал. Просто бизнес — а что тут такого?
Конечно, я вечно ворчу, что выпускная дичь ни мне, ни моей собаке неинтересна. Что я ищу максимально «дикие» места — где дышится легче, где водится множество разных птиц, и куда еще не залезли агрохолдинги со своей всеистребляющей химией… Хотя — уже залезли. Ну что ж, придется искать новые места, наматывать на карданы автомобиля все больше километров. Ладно, это я отвлекся.
Тем не менее сегодняшние тенденции в развитии охотничьего хозяйства — за вольерным дичеразведением. Взять ту же ситуацию с африканской чумой свиней и популяцией дикого кабана у нас в стране. В дикой природе — особенно там, где его численность была достаточно велика, — он вымер почти подчистую. В немногочисленных вольерных хозяйствах, где не пренебрегали элементарными методами санитарии — остался; даже в тех районах, где эпизоотия прошлась своей вездесущей метлой по угодьям.
Но, опять же, где та грань, позволяющая называть процесс, приводящий к лишению жизни дикого животного, охотой? Фазан, десятки поколений живущий в вольере, — дикий? Или олень, родившийся в вольере? Процесс выслеживания этого оленя в вольере площадью с десяток тысяч гектаров — уже охота? А ведь это реалии сегодняшнего охотничьего хозяйства! При наличии действительно диких мест и видов огромное количество трофеев добывается непосредственно внутри огражденных территорий.
Охотник Природе — враг или друг?
Ни в коем случае нельзя отмахнуться от хрестоматийных примеров, когда хищнический промысел тех или иных видов зверей и птиц повлек их исчезновение. Непосредственное убийство особей таких видов, как странствующий голубь, тасманийский волк и стеллерова корова (которая вообще не корова), привело к их полному уничтожению. Со стеллеровой коровой — вообще примечательно. Бездумный промысел привел к тому, что с момента открытия вида до его полного истребления прошло всего лишь 27 лет! Оглянуться не успели.
Однако с тех пор мировое сообщество сделало немало выводов из этих примеров. Наука продвинулась не только в области космических технологий, но и в изучении колебаний численности диких животных. Так вот, на сегодняшний день все легальное изъятие биологических ресурсов ведется подконтрольно с научно обоснованными квотами на это изъятие — и поэтому сам факт легальной добычи по определению не может быть причиной сколько-нибудь значительного сокращения поголовья.
Сами охотники всегда были первыми инициаторами разумных ограничений охоты — например, в сезон размножения животных. Эти ограничения вначале носили традиционный характер, а гораздо позднее были закреплены законом.
Наиболее понятным и доходчивым может служить пример проведения весенней охоты на боровую дичь (разумеется, не в Украине, где и весенняя охота запрещена, и перечисленные виды — в Красной книге). Глухарь, тетерев, рябчик. На первых двух охота в брачный период — нормальное явление, поскольку роль самца в выращивании потомства сводится, по большому счету, лишь к спариванию. На рябчика же охотиться весной — нонсенс, поскольку он моногамен и образует пары еще с начала зимы. И все — этого достаточно для запрета охоты на него сначала на уровне обычаев, а потом и на законодательном.
Однако в наше время одних ограничений охоты стало уже недостаточно. Ведь ни для кого не секрет, что природу, диких зверей и птиц теснит не столько охота, сколько хозяйственная деятельность человека. Точнее говоря, снижение численности диких животных зависит от множества причин хозяйственного, экономического, организационного и социального порядка. И в первую очередь — из-за изменений исконных мест обитания дичи.
Дикие животные как возобновля-емый ресурс очень важны для экономического развития страны
Задача же охотничьих организаций и всех сознательных охотников всегда состояла в том, чтобы параллельно с изъятием части поголовья зверей и птиц осуществлять охрану фауны и создавать наиболее благоприятные условия для ее существования. Конечный результат этих усилий приводит к увеличению численности животных. Тому есть немало примеров.
Поэтому вся суть правильной охоты сводится на сегодняшний день к одному постулату: максимально увеличить численность профильных видов дичи. Это достигается и контролем оптимальной численности хищников, и подкормкой — когда естественные ресурсы банально не в состоянии обеспечить пищей высокую численность зверей или птиц, обустройством стаций для комфортного проживания диких животных, а также борьбой с таким бичом охотничьего хозяйства, как браконьерство. В общем, грубо говоря, охотничье хозяйство в странах с высокой плотностью населения превращается в своего рода отрасль животноводства. Нормы и половозрастной состав подлежащих добыче особей научно обоснованы. Ведется постоянный контроль за состоянием популяции животных, в том числе и ветеринарный. Неудивительно, что для всех охранных мер нужны значительные финансовые вливания.
и трофеев много
Увы, украинский бюджет не в состоянии обеспечить действенную службу по охране природы. И это притом что даже беглый анализ распределения лицензий на добычу диких зверей показывает, что в тех охотничьих хозяйствах, где борьба с браконьерством ведется не только на бумаге, сразу поднимается численность дичи. Таким образом, наиболее доступная для понимания обывателем форма существования охоты в рамках государства с интенсивной хозяйственной деятельностью сводится к защите природы не от охотников, а для охотников. Банально, если не удастся увидеть во время пикника того же лося, то для не-охотника это ничего не изменит. Охотник же больше не приедет тратить время в те угодья, где на встречу со зверем рассчитывать не приходится.
В заключение хочу отметить то ощущение, которое посещает во время охоты: ощущение настоящей полноты жизни, когда ты сосуществуешь вместе с природой, снова, как и тысячи лет назад, становясь с ней единым целым и представляя собой ее неотъемлемую часть — настоящего хищника с гордо поднятой головой. Увы, это чувство незнакомо «собирателям кореньев». И это нормально: по всем законам природы хищников не должно быть много.
